крест. Серьезно, так будет лучше. Может, убережет. Я — мессия. Я послана
вниз как месть. Кому и за что — не помню. Может быть и тебе. За грехи.
Поэтому — отойди подальше да выпей святой воды. Плюнь — через плечо.
Можешь — прямо в меня. Я привыкла. Это просто такая игра. На выживание.
На боль. На тоску. Рискнешь? Проиграешь — очнешься в аду. А мне — не
страшно. Я не проигрываю. Никогда. Мне дьявол и Бог — и те — не
властители, не судия. С дьяволом — вообще особые отношения. Он кусает
меня — за ухо, за губы, за шею. Прикасается к ключице раскаленным своим
языком, и приглашает пойти с ним — в его дом. Действительно, в аду бы
мне было — и теплее, и безопаснее. Но я ведь не совсем пропащая. И
сказала ему: "Нет". Он злился на мой ответ, и обещал заставить. Обещание
выполнил — начал душить и жалить. Посылая в попутчики — вовсе не тех
людей. Людей ли? Нет. Своих подручных — демонов и чертей. Он меня их
руками клеймит и жжет — душу мою на части рвет, и раздает на площади.
Нищим. Каждому по куску. А я-то хотела ее подарить одному. А теперь на
месте души — бездна — чернеет дыра.
Меня звали "Ева", читай —
"женщина", читай — "вера", читай — "одна". Но по имени меня никто не
звал уже лет шесть или семь. Кажется, оно пропало без вести, исчезло
совсем. Мое имя теперь "зеро". Эй, Адам, пожертвуй еще ребро. Но он, как
и все смертные — душой обмельчал. Ни ребра, ни тепла, ни любви — мне не
дал.
Я осталась совсем одна.
Помнишь, это просто такая игра.
Выиграет тот — кто дольше всех проживет. То есть тот, кто при
необходимости или без оной — не пожалеет — растопчет, убьет. Тот, кто
лучше всех спрячет нож за спиной, не будет мучиться ни совестью, ни
виной.
И я сама — все ближе и ближе к ним. Хоть мой нож и не так остер, по мне тоже плачет адский костер.
Боже,
меня прости. За злость, за дыру в груди. Но ответь же, скажи, не
заслуживают разве они, все мои истязатели и палачи — попасть в ад, или
хуже?
Боже, меня прости. За "не веру" мою в людей, за страх. Клянусь,
что рассыплюсь в прах, если услышу от кого-нибудь про себя: "Хоть она и
пропащая, все же есть у нее огонек в глазах". Клянусь, если хоть одного
не напугает ни темнота, ни мрак, я ему всю эту бездну в груди — подарю,
отдам безвозмездно, за "так".
И человек пришел. Посмотрел на меня, и
сказал: "То, что ты называешь черной дырой, там, где снега и льды — на
самом деле не пропасть, не бездна. Глянь, там же планеты виднеются. Да
еще и светило — в твоем левом глазу. В таких, как ты, с дырой посреди
груди — вместо сердца, вмещаются галактики и вселенные, океаны, леса,
цветы — все потерянные миры. Вы не грешницы, не блудницы. Вы целованы
Богом в лоб. Вы его посланницы. Мученицы. Белые птицы. Выжигали вам душу
ради того, что бы вложить в вас благое зерно. Что бы вы его сеяли,
орошая своими слезами и кровью. Ты знаешь? Ты знаешь. Сей сладкий плод
называют любовью".